«Мы успешно сочетаем инвестиции в реальный сектор и виртуальную реальность»

16.12.2020

16.12.2020; "Деньги" (Приложение №43 к «КоммерсантЪ»): https://www.kommersant.ru/doc/4586199

Уходящий год серьезно скорректировал тренды в глобальном экономическом пространстве. Пандемия коронавируса и связанные с ней меры обрушили спрос и цены в некоторых реальных секторах экономики, в то же время расширив онлайн-рынки и сферу цифровых развлечений. О том, как может развиваться ситуация в 2021 году и в какие сферы бизнеса стоит вкладывать деньги, рассказал Анатолий Палий, основатель инвестиционной группы GEM Capital, которая была особенно активна на рынке M&A в уходящем году.

— Можно ли уже подвести предварительные итоги 2020 года?

— Не буду говорить, что этот год был сложным, так как это как минимум уже не оригинально. Мы занимаемся тремя основными направлениями — нефть и газ, игры и развлечения, а также новые материалы, и корректнее подводить итоги по каждому из них. Нефтегазовая сфера сильно пострадала в 2020 году: пандемия и связанные с ней ограничения обвалили спрос, вслед за чем критически упали цены на энергоресурсы. Что же касается сегмента гейминга и цифровых развлечений — здесь, наоборот, из-за локдаунов мы видим более существенный рост, чем планировали. На сферу новых материалов пандемия оказала наименьшее влияние, хотя и затормозила некоторые бизнес-процессы и отчасти усложнила привлечение инвестиций в проектные компании. Таким образом, если подводить общие итоги, то для компании этот год был нейтральным, но мы очень активно поработали, так что с большой надеждой смотрим на предстоящий год.

— Какой из ваших сегментов выглядит более перспективным в будущем?

— В каждом из них есть свои плюсы и минусы, но мы успешно сочетаем инвестиции в реальный сектор и виртуальную реальность. Сейчас и в среднесрочном горизонте наиболее перспективны инвестиции в гейминг и виртуальную реальность. Спрос на игры растет и поддерживается коронавирусом, а также недавним выходом консолей нового поколения. Многие никогда не интересовались этим рынком, а он на самом деле огромен. Глобальный рынок гейминга в 2020 году оценивается примерно в $160 млрд. А через три года он превысит $200 млрд. И рост потребления контента будет требовать все новых и новых игр, в которые нужно инвестировать прямо сейчас. Или, например, рынок VR-развлечений (виртуальной реальности.— «Деньги») должен вырасти в два раза в ближайшие три-четыре года за счет новых технологических очков и роста контента. Этот год в целом стал прорывным для гейминга в VR благодаря выходу нового оборудования и релизу долгожданных крупнобюджетных проектов. В марте вышла первая игра топового уровня ААА в VR — Half-Life: Alyx от Valve, а уже в августе Electronic Arts объявили, что очередная часть их сверхпопулярной франшизы Medal of Honor также будет VR-игрой. Это ведь все очень показательно, так как ранее крупные издатели не выделяли большие бюджеты на VR-игры. И на этом фоне Facebook только предзаказов на свои новые очки получает в пять раз больше, чем на прошлую версию.

— Значит, через несколько лет мы все будем играть в игры?

— Ну не все, но компьютерные игры как вид досуга станут не менее популярными, чем спорт или поход в кинотеатр. Посмотрите на молодое поколение: они проводят в телефоне или за компьютером большую часть своего свободного времени.

— Понятно. Значит ли это, что вы верите в гейминг больше, чем в тот же сегмент новых материалов?

— Нет, это, безусловно, не так. Нам крайне интересны оба указанных направления, потому мы их для себя и выделили как перспективные, и сравнивать их будет некорректно.

Мы видим огромный потенциал развития сферы новых материалов. Особенно это касается сегмента графеновых нанотрубок, где мы присутствуем в рамках двух компаний — лидера отрасли OCSiAl, а также израильского технологического стартапа Nemo Nanomaterials. Если еще несколько лет назад у представителей индустрии отсутствовало понимание ценности графеновых нанотрубок, то сейчас многие компании—лидеры автомобильной промышленности, производства композитных материалов и строительства активно сотрудничают с производителями нанотрубок, ищут новые способы использования этой добавки в процессе производства.

Рынок нанотрубок находится пока еще на ранней стадии своего развития. Тем не менее важно понимать, что спрос в данном сегменте зависит в первую очередь от создания и развития технологии применения нанотрубок. Так, например, уже сейчас становятся очевидными эффективность и невероятный потенциал развития использования графеновых нанотрубок в литий-ионных аккумуляторах для электромобилей. Нанотрубки позволяют как продлить срок использования аккумуляторов, так и увеличить их емкость. Многие эксперты отмечают, что в будущем вполне вероятно использование графеновых нанотрубок в компонентах практически всех батарей электромобилей, что и сейчас подтверждается повышенным интересом многих автоконцернов к продукции OCSiAl. Все это наряду с бумом в сегменте электромобилей — а достаточно только вспомнить самые последние громкие примеры Tesla, Rivian и проекта Arrival — позволяет нам с оптимизмом смотреть на рынки новых технологий, в которые мы вложили средства.

— В нефтегазовом секторе вы тоже ожидаете роста?

— Сейчас этот сегмент действительно наполнен оптимизмом из-за новостей о предстоящей вакцинации, постепенно восстанавливается спрос на одном из крупнейших рынков потребления — в Китае, что также дает положительный импульс. Но глобальному рынку важно знать, когда откроются границы, восстановится пассажирское авиасообщение, увеличится спрос на авиакеросин и другие виды топлива. Очевидно, что восстановление быстрым не будет, и в 2021 году конъюнктура останется неустойчивой.

В то же время мы исходим из того, что в среднесрочной перспективе баланс спроса и предложения на энергетическом рынке будет достигнут и это приведет к стабилизации цен на нефть на приемлемом для добывающих компаний уровне. Мы не закладываем в свои модели высокие цены на нефть, так как рассчитываем на операционную эффективность актива, поэтому и умеренного восстановления нам будет достаточно для получения доходности на вложенные средства.

— Вы рассматриваете расширение вашего бизнеса на новые сегменты?

— Нет, мы определились со сферами присутствия и не будем распыляться. Единственное, к нашим нефтегазовым активам потенциально может добавиться химическая отрасль. Пока мы в этом секторе не присутствуем, но уже провели большую работу по его анализу, так что в ближайшее время ожидайте новостей по нашему входу на этот рынок. Мы видим большие возможности для реализации проектов импортозамещения.

— В ваших проектах вы исключительно финансовый инвестор?

— Наши портфельные инвестиции как раз любят GEM за то, что мы не просто вкладываем деньги, но и активно участвуем в разработке стратегии, дальнейшем привлечении финансирования, оптимизации процессов, мы вовлечены в принятие любых операционных решений. Мы делаем работу по увеличению стоимости и качества компаний из нашего портфеля, что полностью соответствует интересам основателей компаний.

— А насколько вы сами принимаете активное участие в деятельности GEM Capital?

— Я основатель и управляющий партнер компании и непосредственно участвую во всех процессах инвестиционной деятельности. При этом мне удалось собрать команду настоящих профессионалов, высококвалифицированных специалистов. В основном это либо выходцы из индустрии, либо из компаний «большой четверки», откуда я и сам. Поэтому они обладают очень серьезной экспертизой, опытом, и, самое главное, мне с ними очень интересно работать.

— Вы же начинали как менеджер в крупных компаниях. Как пришли к собственному бизнесу?

— Я окончил Финансовую академию при Правительстве РФ, факультет международных экономических отношений. После этого поехал учиться во Францию, получил диплом в Лионе (Университет Лион-3 имени Жана Мулена.— «Деньги»). После окончания университета я пошел работать в парижский PwC в отдел рынков капитала. Мы занимались выводом французских технологических компаний на американский рынок. Это было интересно, но я решил не продолжать ее в Париже и перешел в московский PwC, в отдел аудита нефтегазовых компаний. Я аудировал и консультировал крупные компании отрасли, в том числе ЮКОС и «Газпром», а затем меня позвали в дочернюю структуру «Газпром межрегионгаза» — «Газэнергосеть» под конкретный проект. Было необходимо консолидировать активы в сегментах сбыта и реализации сжиженных углеводородных газов и нефтепродуктов «Газпрома» в рамках одной компании. На тот момент этот вид деятельности был абсолютно не сегментирован. Мы эту задачу успешно выполнили, и я решил заняться собственным бизнесом, используя уже накопленный опыт в нефтегазовом и финансовом секторах.

— Вы говорите об 1Oil?

— Да. В конце 2013 — начале 2014 года было активное время для консолидации нефтегазового рынка, происходило довольно много сделок по слиянию и поглощению, и мы увидели в этом инвестиционные возможности. Первоначальная идея собирать активы в секторе родилась у меня вместе с Дмитрием Зубатюком, с которым мы вместе работали в PwC. Финансовым инвестором и партнером выступил старший партнер GHP Group Марк Гарбер. Техническим и геологическим экспертом стал Николай Миллионщиков, который ранее работал в ОАО РИТЭК, West Siberian Resources, так что у него был хороший опыт по развитию независимых нефтегазовых компаний.

1Oil была создана на основе нескольких предприятий в Коми и ХМАО, которые мы покупали у других инвесторов, во многом иностранных, например трейдера Vitol и International Petroleum, так как тогда западные инвесторы активно покидали Россию, а также на базе лицензионных участков, полученных в ходе аукционов и конкурсов. При прежних владельцах добыча была либо падающая, либо вообще не велась на протяжении какого-то времени, а персонал увольняли. Мы же увидели в этих активах хорошие перспективы. Все компании и месторождения приобретались в период послекризисного восстановления рынка, и, как правило, их можно было приобрести сравнительно недорого. Часть из них была сильно закредитована и фактически выкупалась за долги, которые потом рефинансировались.

На тот момент в России ниша средних и небольших нефтегазовых компаний была шире — около 200 игроков, но с тех пор многие или обанкротились, или были проданы отраслевым мейджорам. Сейчас их, наверное, в десять раз меньше. Наша инвестиционная идея также была в том, чтобы обеспечить прирост запасов, нарастить капитализацию и продать бизнес кому-то из крупных компаний.

Но в 2015 году произошел очередной обвал цен на нефть, и мои партнеры решили выйти из бизнеса. Я же верил в компанию и восстановление рынка, поэтому рискнул и привлек банковское финансирование для выкупа их доли. Так что с 2016 года 1Oil уже развивалась в рамках GEM Capital.

— Нефтегазовый бизнес в итоге оказался прибыльным?

— Смотря с чем его сравнивать. Хорошую доходность дают кейсы, когда нам удается найти недооцененное месторождение, где можно приложить свою экспертизу или применить новые технологии. Такие проекты всегда нам интересны, но их не так много на рынке. Если же просто в лоб смотреть — все это невыгодно, и заниматься этим не стоит. Но мы обладаем нужными компетенциями и профессиональной командой, чтобы продолжать развивать это направление, а также историей реализации успешных сделок. Так, в марте 2019 года мы продали ЛУКОЙЛу Южно-Сардаковское месторождение и Янчинский лицензионный участок в ХМАО.

Подпись к фото: Основатель компании Gem Capital Анатолий Палий (второй слева)

— Почему решили остаться только миноритарным акционером 1Oil? Как построены отношения с новым владельцем компании Яковом Голдовским?

— К 2018 году 1Oil была одной из крупнейших в секторе средних и малых независимых нефтяных компаний. Ее запасы углеводородов, по оценке независимой международной компании по категории 2P, были на уровне 15 млн тонн, а добыча достигла уровня 600 тыс. тонн в год. При этом рост цен на нефть, а также успешные результаты бурения в 2018 году спровоцировали очень высокий интерес рыночных инвесторов к проекту. GEM все-таки инвестиционная компания, так что в каждом проекте должен быть свой временной горизонт, и мы всегда готовы рассматривать предложения о продаже. Мы вели переговоры как с российскими компаниями, так и с международными — индийскими, китайскими и ближневосточными. Но в итоге в 2019 году продали контроль Якову Голдовскому. Финансовым партнером по сделке был банк ВТБ. Сейчас управлением полностью занимается команда мажоритарного акционера, но GEM Capital как миноритарный владелец участвует на верхнем уровне, например, при разработке стратегии развития. Мы с большим уважением относимся к нашему партнеру, у нас хорошие отношения и совместные довольно амбициозные планы дальнейшего развития проекта.

— Как вы оцениваете текущее состояние компании?

— К сожалению, резкое падение котировок нефти в первом полугодии 2020 года наряду со снижением квот на добычу привело к существенному сокращению дохода 1Oil, которое не смогло полностью компенсироваться повышением курса доллара. Второе полугодие 2020 года, безусловно, было чуть более успешным, но показатели июля—декабря не смогут сгладить сильный шок первого периода, из-за чего 2020 год будет, безусловно, гораздо более скромным по прибыли, чем 2019 год.

— Вы ожидаете какой-то помощи от государства?

— Если мы дальше будем развивать импортозамещающие сегменты химической отрасли, мы будем обращаться к государству за возможными мерами поддержки, но пока об этом говорить рано.

— При этом вы планируете новые приобретения в нефтегазовом секторе.

— Да, мы намерены приобрести до 100% акций британской Volga Gas plc, ключевым акционером которой является международный фонд Baring Vostok Capital Partners. Компания владеет лицензиями на пять нефтегазовых участков в Саратове, Волгограде и Башкирии. Это небольшая компания, но очень качественная, с сильным менеджментом и высокими корпоративными стандартами. Мы разместили публичную оферту, но окончательное закрытие сделки будет зависеть от получения разрешения ФАС.

— Вы не боитесь, что компания после достижения определенного уровня добычи станет интересна для поглощения кому-то из мейджоров?

— Такого опасения абсолютно нет. Мы всегда рады, когда есть интерес к нашим активам. Если мы будем интересны кому-то из крупных игроков, можно будет заключить обоюдовыгодную сделку, подобную той, которую мы ранее провели с ЛУКОЙЛом. Но сейчас, как мы видим ситуацию, ВИНК сами готовы продавать активы. К тому же большие компании не всегда эффективны в управлении отдельными локальными проектами. Их задача — мыслить глобально, а это зачастую мешает увидеть полный потенциал каждого конкретного актива.

— Какие доли владения вы рассматриваете в рамках инвестирования в гейминг и VR?

— Мы являемся миноритарными портфельными инвесторами, так как считаем, что в гейминговых компаниях у основателей должна быть существенная доля, чтобы у них была не только максимальная профессиональная мотивация — сделать проект мегауспешным, но и финансовая заинтересованность.

— Как вы, человек, который всю свою профессиональную карьеру занимался самым что ни на есть реальным сектором, вдруг решили вкладывать средства в разработку игр?

— На самом деле выбор гейминга среди основных отраслей для венчурного инвестирования обоснован серьезными фундаментальными причинами. Во-первых, это рост рынка, о котором я ранее уже говорил. Во-вторых, в отличие от многих других венчурных проектов у игровых студий не возникает сложностей с выводом разрабатываемых продуктов на глобальные рынки: достаточно выложить игру в цифровые магазины, и она становится доступна пользователям по всему миру. И как вы понимаете, выручка у студии в связи с этим преимущественно долларовая. Тут еще важно отметить, что разработка игр у нас в России и в других странах СНГ очень привлекательна для инвестиций, поскольку действительно высокий профессиональный уровень наших разработчиков сочетается с весьма конкурентным уровнем зарплат.

— Какие проекты в этой сфере вы считаете для себя наиболее удачными?

— За то время, пока мы работаем в этой сфере, нам удалось поддержать порядка десяти компаний и проектов. В том числе Mundfish — разработчиков шутера Atomic Heart, продюсерский центр 110 Industries и студию Owlcat Games, занимающуюся разработкой Pathfinder: Wrath of the Righteous. GEM также проинвестировал несколько разработчиков мобильных игр и компанию Vestan — пионеров в области VR-стриминга. Мы, кстати, очень гордимся, что нашими партнерами по этим инвестициям являются My.Games, игровое подразделение Mail.ru Group, компания Романа Абрамовича, один из крупнейших мировых гейминговых холдингов и другие репутационные игроки рынка.

Из основных успехов я бы отметил, что в этом году в одну из наших портфельных гейминговых компаний зашел очень крупный международный инвестор по оценке, которая минимум в четыре раза выше, чем тот уровень, на котором входили мы.

Другой пример: у нашей проектной компании в сегменте VR месячная выручка за год выросла в семь раз, при этом рынок только-только формируется.

Также в этом году мы удачно продали долю в разработчике мобильных игр Deus Craft. С того момента, когда мы вошли в эту студию, ее выручка выросла в десятки раз.

— Можно ли сказать, что гейминг более предсказуемый сегмент, чем нефтегазовый?

— Конечно, нет. В нефтегазе, если вы обладаете компетенциями, можно с определенной степенью достоверности спрогнозировать и организовать добычу и получать прибыль, в то время как гейминг намного менее предсказуем: можно как хорошо выстрелить, так и потерять все деньги. Поэтому мы максимально тщательно подходим к анализу потенциальных таргетов, определяем для себя все риски и, если принимаем решение о входе в проект, на первой стадии вкладываем небольшое количество денег. Если дальше, являясь акционером, мы видим прогресс команды, то мы увеличиваем инвестиции. При этом важно собрать качественный портфель активов, чтобы не зависеть от успеха каждой отдельной компании.

— Для людей, далеких от гейминга: о каких суммах вложений в разработку идет речь и какая выручка может ожидаться?

— Небольшие мобильные игры высокого качества можно сделать и за несколько сотен тысяч долларов, бюджет же компьютерных ААА-игр, на которые мы ориентируемся, может составлять около $10–30 млн. Выручка таких студий даже в базовом сценарии может достигать сотен миллионов долларов. Чтобы попробовать объяснить на пальцах: при бюджете игры в $10 млн и продаже 1 млн копий игры с ценой $60 прибыль только от выпуска одной части игры может составить более $30 млн, а дальше уже, по сути, создана франшиза, которая может позволить и в последующие годы зарабатывать прибыль. У топовых же проектов в индустрии бюджеты могут составлять и сотни миллионов долларов, а выручка — достигать миллиардов долларов. Для примера: игра GTA V, вышедшая в 2013 году, удерживает титул самого прибыльного развлекательного продукта — за все время при бюджете $270 млн игра заработала более $6 млрд.

— Есть ли у вас личный секрет реализации успешных проектов?

— Тщательный анализ инвестиционных проектов, их проработка с командой профессионалов и поддержка проектных компаний на всех этапах инвестирования.

Ольга Матвеева